АЙРЕКС - Восприятие российского демократического транзита в США: Запоздалые признания

/ / / / / Восприятие российского демократического транзита в США: Запоздалые признания

Восприятие российского демократического транзита в США: Запоздалые признания

М. Г. Макарычева
Кандидат исторических наук, старший преподаватель Нижегородского лингвистического университета

Затянувшийся процесс перехода России к демократии несколько ослабил эйфорию западных политиков и экспертов по поводу перспектив демократизации постсоветских государств. Россия в этом смысле значительно отличается от стран Восточной Европы, где процессы демократической трансформации протекают весьма успешно и практически полностью соответствуют ожиданиям и предсказаниям западных экспертов. Россия опять оказалась государством, направление и формы развития которого трудно прогнозировать. Американские политики и ученые пытаются определить причины затянувшегося демократического транзита в России и дать собственные оценки образовавшейся в России политической системы.

Почти все американские эксперты полагают, что период демократической трансформации в России - самый продолжительный, конфронтационный и уязвимый по сравнению с другими бывшими социалистическими странами. Майкл Макфол (профессор Стэнфордского университета и сотрудник фонда Карнеги) считает, что Россия пережила не один, а три перехода к демократии. Первый начался при М.Горбачеве, когда были сделаны шаги по либерализации, включая большую свободу слова и протодемократические выборы.[1] Следующая попытка демократического перехода, по мнению М.Макфола, была предпринята после августовского путча, когда перед демократическими силами во главе с Б.Ельциным открылась уникальная возможность создать и легитимизировать новый демократический строй. 'Октябрьские события' 1993 года нанесли серьезный удар по демократии, ослабив поддержку либеральных идей населением. После принятия новой Конституции начался третий этап демократического транзита, характеризовавшийся продвижением России к электоральной демократии, причем вплоть до победы Б.Ельцина на выборах 1996 года казалось, что характер будущего политического устройства еще окончательно не определен.

Американские политики и эксперты, наблюдая за трудностями продвижения России к демократии и за мутациями политического строя, отмечали различные факторы, затрудняющие консолидацию либеральных демократических институтов и ценностей. Прежде всего, американские политологи обращали внимание на следующие важнейшие компоненты демократического общества, адаптация которых на российской почве вызывает наиболее серьезные трудности:

В условиях российского хаоса оказалось невероятно трудно создать контролируемую власть. 'Либеральные ценности в России оказались под угрозой не только государственной немощности, но и деспотической власти', - отмечает профессор Принстонского университета Стивен Холмс[2].

Анализируя затянувшиеся процессы демократического транзита в России, американские эксперты обратили внимание на существующие противоречия в организации российской политической власти. С одной стороны, фактором, пролонгирующим переходный период, является установление в России суперпрезидентской республики. С другой стороны, законная власть в России настолько слаба, что порождает неупорядоченность политической системы, беспорядок в управлении, безответственность и неисполнительность власти. Многие американские аналитики считают, что концентрация политической власти в руках одного человека, в данном случае президента, объясняется менталитетом русской нации, а именно исторической склонностью русских к авторитаризму.

Однако Юджин Хаски (директор программы российских исследований Университета Стетсон во Флориде) в монографии 'Президентская власть в России' пишет, что вряд ли можно говорить о 'суперпрезидентстве' в России, поскольку этот институт, при всей неограниченности полномочий, на практике оказывается неэффективной, слабой с точки зрения государственного управления конструкцией. По мнению профессора Ю.Хаски, институт российского президентства вобрал в себя многие черты прежней коммунистической власти[3].

Майкл Макфол выражает иную точку зрения и полагает, что институт сильного президента и его 'сверхвласть' выросли из самого процесса преобразований. 'Замысел новой конституции отражал то, что Ельцин и его сторонники считали тогда наиболее благоприятным для себя'[4], а общенародное одобрение новой конституции облегчило установление сильной президентской власти.

Запад активно помогал процессу трансформации постсоветских правовых систем. Для поддержки правовых реформ и, в частности, разработки новой российской конституции Соединенными Штатами Америки и Западной Европой были выделены немалые финансовые средства, а также экспертная помощь. Конгресс США сделал ведущей организацией по предоставлению 'технической помощи' Американское агентство международного развития (USAID).

демократический переход, российские реформаторы попытались приспособить западные концепции конституционного права к условиям посткоммунистического государства. Первоначально создателей конституции в России привлекала американская модель политического устройства, а именно:

При разработке основного закона государства парламентская Конституционная комиссия рассматривала не только конституцию США, но и конституции ряда американских штатов, таких как Иллинойс, Нью-Хемпшир и Оклахома. Однако у американской политической модели имелись, на взгляд российских реформаторов, и свои минусы:

Поэтому было решено обратиться к европейским моделям конституционализма. По мнению Алана Уотсона, 'большинство изменений в большинстве систем оказываются результатом заимствования'. Это в полной мере относится и к трансформации российского конституционного права, в котором 'правовые заимствования' были сделаны из различных источников западного конституционализма. 'Процесс культурной фильтрации с неизбежностью замедлял перемещение и являлся причиной мутаций западных концепций, ибо политические элиты модифицировали первоначальные понятия, адаптировали их для внедрения у себя на родине[7]'. По мнению американского политолога Ричарда Роуза, в России в 1993 году была принята 'конституция без граждан', так как большинство россиян не видели никакой связи между их повседневными заботами и системой власти, установленной в России новой Конституцией[8]. И это еще одна особенность российского демократического транзита, свидетельство несовершенства законов и незавершенности преобразований.

Активное участие личности в общественной жизни является неотъемлемой чертой демократического общества. Как отмечал Роберт Путнам в исследовании, посвященном проблемам построения демократии, население должно оказывать влияние на государство через различные социальные институты, свободные от государственного контроля. Граждане должны приобретать навыки и развивать необходимые структуры для того, чтобы представлять свои мнения и требования правительству[9]. Российское общество, по мнению американских аналитиков, чем-то похоже на гражданское общество, так как государство допускает существование неправительственных институтов и даже узаконивает их. Но, по мнению Р.Роуза, российское гражданское общество можно назвать 'обществом песочных часов' в силу того, что связи между верхами и низами весьма ограничены[10]. В посткоммунистической России, действительно, существуют институты, свободные от контроля государства, но, вместе с тем, они также 'свободны' и от серьезного влияния на него. Американские ученые объясняют это 'недоразвитие' демократии в России тяжелым наследством, доставшимся России от СССР: русские привыкли полагаться на личные неофициальные связи, лишенные правового признания, и не доверять своему государству. Как отмечал Стивен Холмс, поражение либеральных реформ стало возможным из-за стены безразличия, разделяющей государство и общество: настоящий либерализм ставит целью не изолировать общество от государства, а наоборот, сохранить крепкие и доверительные каналы для консультаций и партнерства между государственными деятелями и гражданскими лицами.[11]

Даже в отношении такого демократического завоевания, как выборы, в России сложилась иная ситуация, чем в странах Восточной Европы. Голосование в России не стало средством 'создания власти' в том смысле, какой вкладывают в эти процедуры сторонники западного либерального конституционализма. По большей части россияне не выбирают правителей, а поддерживают власть, уже существующую и слабо зависящую от реальных интересов рядовых граждан. С.Холмс приводит свое определение сложившемуся в России устройству, называя его 'обществом разбитых часов', в котором 'привилегированные не эксплуатируют и не оказывают давления и даже не правят, а просто игнорируют большинство[12]'.

Американские аналитики также напрямую связывают проблемы экономического реформирования с 'иллиберальным характером' власти в России. В политико-академическом комплексе США развернулись интересные дискуссии относительно того, какие условия жизнедеятельности государства необходимы для успешного реформирования его экономики. Директор программы фонда Сороса по реформе Восточно-европейского и российского права Стивен Холмс утверждает, что период политической и экономической трансформации требует сильной исполнительной власти и институциональной гибкости, поскольку реформы, даже проводимые в целях установления либерального демократического порядка, не могут проводиться исключительно либерально-демократическими средствами. Американский эксперт считает, что для успешного проведения экономических реформ необходимы не постоянные, а 'паллиативные (временные) конституции'. Их преимущества, по мнению С.Холмса, заключаются в том, что 'ограничение исполнительной власти в период экономического перехода снижает ее силу и гибкость, необходимые для реализации экономической реформы'[13]. Это дает исполнительной власти временные полномочия, которые нужны на ранних стадиях процесса реформ.

Другая группа авторов рассматривает конституцию как необходимую политическую предпосылку для успеха экономических преобразований. По их мнению, для эффективных реформ экономики необходимо, чтобы государство дало гарантии того, что либеральный курс не будет подвергнут радикальному пересмотру и результаты реформ не будут экспроприированы. Конституция рассматривается в этом ряду как главный гарант обязательств, поскольку ограничивает возможные 'метания' в поведении государства. Поэтому, делают вывод сторонники 'конституционного подхода', успешная экономическая реформа должна сочетаться с ограничением исполнительных полномочий.

Однако когда речь заходит непосредственно о российских экономических реформах, наблюдается парадокс: с одной стороны, исполнительной власти предоставлены широчайшие права, сравнимые разве что с полномочиями президента в латиноамериканских государствах. С другой стороны, конституция 1993 года дает некоторые гарантии того, что демократические достижения - не временное явление, а российское правительство не является более агрессивно-тираническим. Но эти исходные условия не приводят к положительному результату: экономика в России находится в удручающем состоянии. Пытаясь в очередной раз понять причины неудач российских экономических реформ, американские специалисты выделяют целый ряд факторов, препятствующих успешной экономической трансформации:

В итоге американские политологи приходят к неутешительным выводам: развитие либеральных идей в России не привело к созданию демократического государства. Некоторые эксперты склонны считать, что в России построено нечто неопределенное, некий гибрид, 'ни государство, ни рынок'[15]. Другие пишут о переходе от 'криминального коммунизма к криминальному капитализму', о сложившемся 'криминально-номенклатурном симбиозе', добавляя при этом, что проблемы России - не столько экономические, сколько нравственные[16]. С моральной точки зрения, наиболее серьезный урок переходного периода, по их мнению, заключается в том, что понимание справедливости полностью зависит от тех, кому реально принадлежит власть[17].

В любом смысле проблемы демократического транзита в России представляют для американских экспертов сейчас скорее научный, чем практический интерес. Это широкое поле для демонстрации владения модными теориями, введения в оборот новых терминов, возможности использования сложного теоретического аппарата; иными словами, это та благодатная почва, 'возделывая' которую, можно с успехом закрепиться на рынке интеллектуальных услуг под названием 'российские исследования'.

[1] Майкл Макфол. Опасности затянувшегося переходного периода // Pro et Contra. Том 4. ?2. Весна 1999. С. 185-189.

[2] Стивен Холмс. Когда отсутствие государства означает отсутствие свободы // Губерния. ?3. 1997. С.6.

[3] См.: E.Huskey. Presidential Power in Russia. Armonk. N.Y.;L.: M.E. Sharpe, 1999.

[5]Роберт Шарлет. Правовые трансплантации и политические мутации: рецепция конституционного права в России и в новых независимых государствах // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1999. ?2 (27). C.14.

[8] Ричард Роуз. Россия как общество песочных часов: Конституция без граждан // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1995. ?3. С.71.

[10] Ричард Роуз. Россия как общество песочных часов: Конституция без граждан // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1995. ?3. С.79.

[11] Стивен Холмс. Гражданин и право в период посткоммунизма. Введение // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1998. ?3(24). С.31.

[12]Стивен Холмс. Когда отсутствие государства означает отсутствие свободы // Губерния. ?3. 1997. С.16.

[13] Джоэль Хелман обсуждает идеи С.Холмса в: Джоэль Хелман. Конституции и экономическая реформа в переходный период // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1996. ?2. С.79.

[14] См.: Stephen Holmes. When Less State Means Less Freedom // Transitions. Changes in Post-Communist Societies. Vol.4. No.4, September 1997.

[15] Yoshiko Herrera. Economic Assistance to Russia: Ineffectual, Politicized, and Corrupt? Program on New Approaches to Russian Security Policy Memo Series. Memo No.136. PONARS. April 2000. C.1-5.

[16] David Satter. From Criminal Communism to Criminal Capitalism. Meeting report. November 9, 1998. Kennan Institute for Advanced Russian Studies. 1998. No.5. - <http://www.wwic.org>

[17] Стивен Холмс. Конец декоммунизации // Конституционное Право: Восточноевропейское Обозрение. 1998. N2. С.69.