Гулина Ольга Рифмировна,
ассистент кафедры прав человека и
политико-правовых учений Института права
Башкирского гос. университета

И нигилизм здесь был беззлобен
И дух естественных наук
(Властей ввергающих в испуг)
Здесь был религии подобен.
А. Блок.

Самое большое препятствие на пути России к правовому государству - это уходящая в глубь веков традиция пренебрежительного отношения к праву. Русский историк В. Ключевский писал: 'Не я виноват, что в русской истории мало обращают внимание на право: меня принудила к тому русская жизнь, не признававшая никакого права. Свойственные европейским народам идеи права, свободы, справедливости в России всегда были роскошью ума, доступной немногим головам, как дорогой французский кафтан или парик был доступен немногим карманам'[1]. Русское искание правды жизни всегда принимало нигилистический характер.

Изначально это понятие получило развитие в трудах немецких философов - Ницше, Хайдеггера, Кьеркегора, Шпенглера и др.

Ницше впервые дал определение понятию 'нигилизм'. 'Что означает нигилизм? - спрашивает он и отвечает: 'То, что высшие ценности теряют свою ценность : нет цели, нет ответа на вопрос 'зачем?'[2]. Глубокая идея заложена в этом определении понятия 'нигилизм' - нигилизм возникает там, где жизнь обесценивается, где потеряна цель и нет ответа на вопрос о смысле жизни, о смысле существования самого мира. Нигилизм - это явление, связанное с переоценкой высших ценностей, именно тех ценностей, которые только и наполняют смыслом все действия и стремления людей.

Отношение Ницше к нигилизму двояко и противоречиво. С одной стороны, Ницше - энергичный сторонник нигилизма, его пламенный пропагандист. По его словам, нигилизм уничтожает всяческие иллюзии, показывает иллюзорность таких идеалов, как христианство, миролюбие, свобода и т.п., но, с другой стороны, нигилизм не является чем-то абсолютным и значимым, это следствие ненормального развития общества и его духовной культуры, проявление универсального отчаяния в жизни.

Автор трактата 'Европейский нигилизм' М. Хайдеггер связывал нигилизм со смертью христианского Бога, когда этот 'христианский Бог' утрачивает власть над предназначением человека. Интересно, что нигилизм на русской земле также имеет религиозные корни. Мысль о смерти Бога лежит в основе всякого обоснования нигилизма в России. Иными словами, мы никуда не можем здесь деться от знаменитых слов Ивана Карамазова: 'если Бога нет:', - хотя далее из его рассуждений следует, что речь идет не столько о том, что действительно Бога нет, сколько о том, что люди думают, будто его  нет. Для Ф.М. Достоевского очевидно, что моральное разложение начинается именно с мысли, что Бога нет; об этом он писал и в 'Подростке': 'Великая прежняя идея оставила их:'.

Проводя сравнение между верой в Бога и нигилизмом, Хайдеггер отдает предпочтение последнему  как 'долговечному событию', как господствующей истине о том, что все прежние цели сущего пошатнулись. Нигилизм у Хайдеггера - это свободная и чистая задача установления новых ценностей, освобождение от прежних ценностей как освобождение для некой переоценки всех этих ценностей. Хайдеггер определил нигилизм как 'историческое движение, а не какое-то кем-то представленное учение или воззрение. Нигилизм - это не просто историческое явление среди других явлений, не только духовное течение наряду с другими - христианством, гуманизмом и просвещением - в рамках европейской истории. Нигилизм по своей сущности - основное движение в истории Западной Европы. Это движение обнаруживает такую глубину, что его развертывание может иметь следствием только мировую катастрофу. Нигилизм есть всемирно историческое движение народов земли, втянутых в сферу влияния современности' [3].

Русский народ всегда оказывался народом, который воплощал в жизнь самые смелые идеи европейцев.  Исторически, как мы уже могли убедиться, нигилизм зародился не на русской земле, но, пройдя всю Европу, только у нас явился в таких безобразных и крайних проявлениях. 'Нигилизм есть характерно русское явление, в такой форме неизвестное Западной Европе: Русский нигилизм отрицал Бога, дух, душу, нормы и высшие ценности'.[4]

Почему смогла устоять перед этим мощным потоком нигилистического сознания Европа, а русский народ этот поток захлестнул, затянул и продолжает поглощать? Европа противопоставила нигилизму свободу мысли и слова со всеми преданиями истории своей страны. В России же был утрачен национальный идеал, не стало связи с истоками, с прошлым. То, что в Европе несло благо и процветание, в России на неблагоприятной почве дало самый неожиданный ужасающий результат.

По мнению известного юриста дореволюционной эпохи Ивана Алексеевича Ильина, ученика Павла Ивановича Новгородцева, кризис правосознания начался в Европе еще в веке и ко второй четверти XX века прошел три этапа. Однако для России последствия этого кризиса оказались наиболее губительны, так как в результате революционных событий 1917 года народ лишился монархического правосознания, а черты республиканского правосознания были восприняты в негативных, гипертрофированных формах[5]. К тому же, как отмечает И.А.Ильин, у российского общества всегда были предпосылки для деформации правосознания:

·        Размеры территории. Чем больше территория государства, тем острее ощущается потребность в сильной централизованной власти, поддерживаемой основной массой населения. Стабильность в государстве с большой территорией определяется лояльным отношением народа к власти (чем больше государство, тем труднее поддерживать порядок репрессивными методами).

·        Плотность населения. Как говорил один афинянин, государство - это не стены и короли, государство - это люди. Большая плотность населения требует (даже на бытовом уровне) умения учитывать не только свои интересы, но и интересы соседа.

·        Державные задачи государства. Чем грандиознее державные задачи государства, тем меньше понятны они для основной массы граждан этого государства, тем сильнее проявляется равнодушие и формализм при их исполнении.

·        Хозяйственные задачи страны. Чем примитивнее хозяйственные задачи страны, тем меньшие требования предъявляются к уровню правосознания, и наоборот, чем сложнее задачи страны, тем развитее правосознание. К примеру, Япония.

·        Национальный состав страны. Однородность национального состава страны, общность культурных ценностей создают благоприятную почву для развития правосознания.

·        Религиозный состав страны. Религиозная однородность облегчает коммутативные связи в обществе, выработки принципов, ориентиров, решений, удовлетворяющих и понятных большинству населения. Обилие же исповеданий и сект - опасность для общественного порядка и государственной власти.

·        Социальный состав. Однородный социальный состав способствует консолидации общества, которое, имея общие ценности, лояльно относится к власти[6].

Негативное отношение к праву, выраженному в законах, и к праву как таковому в России было всегда. 'Что мне законы, коли судьи знакомы'; 'пред Богом с правдой, а пред судьей с деньгами'; 'земля любит навоз, лошадь овес, а судья принос'. Словесная речь - это откровение, дар Божий, а потому пословицы и поговорки, близкие к корням души русской, наиболее полно раскрывают мировоззрение народа. 'Судиться - не Богу молиться; поклоном не отделаешься. Поп ждет покойника богатого, а судья тягуна тороватого. Пошел в суд в кафтане, а вышел нагишом'. 'В суд пойдешь - правды не найдешь. Судьям то и полезно, что в карман полезло. В суд ногой - в карман рукой. Где закон, там и обида (преступление). Законы святы, да судьи супостаты'.[7]

Квинтэссенцией правосознания Западной Европы и Америки была формула: 'пусть восторжествует правосудие, даже если погибнет мир'. В этой фразе выражена та высота, которую занимает право, правосудие, суд в иерархии личных ценностей и государства. 'Суд в известном смысле есть школа для народа, из которой, помимо уважения к закону, должны выноситься уроки служения правде и уважения к человеческому достоинству'[8]. Согласитесь, в России такого уважения к судебным органам не было никогда, в России всегда были другие университеты. 'Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины законов научила его ненавидеть другую, он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности'[9].

И, может быть, именно поэтому государство и правопорядок в России удалось так быстро разрушить - ведь народ не имел здорового правосознания, государство не было надежно защищено устойчивыми правовыми процедурами и институтами. В тех же государствах, где все это было, подобного октября 1917 года произойти не могло, а если бы даже и произошло, то не повлекло бы за собой столь далеко идущих последствий.

Предлагаю проследить и более отдаленные корни правового нигилизма, которые уходят вглубь истории российского государства.

Отмечая принципиальное несходство исторических судеб России и Запада, славянофилы считали, что России свойственно строить свою жизнь на началах нравственных, религиозных. Православие внушало идею обязанности, а не права, как отмечал Н.А. Бердяев: 'Обязанности не исполнялись по греховности, право же не считали добродетелью', Русь стремилась скорее 'к справедливости, чем к законности', к 'правде, чем к праву'.[10] Еще В.И. Даль отметил, что на Руси 'коли все законы пропали, только бы люди правдою жили'.[11]

По мнению Н.А. Бердяева, право имеет значение в человеческом общении лишь как средство помешать проявлению низменных свойств и пороков людей и гарантировать тем самым 'минимум человеческой свободы: Право не обладает потенциалом для серьезных преобразований и совершенствования общества'. Видный русский юрист И.А.Покровский писал ': мы свысока и с презрением относимся к праву. Мы целиком в высших областях этики, в мире абсолютного, и нам нет никакого дела до того в высокой степени относительного и несовершенного порядка человеческого общения, которым является право'.[12]

Еще один представитель ветви славянофильства, А.С. Хомяков считал, что силу права надо сводить к внутреннему нравственному закону, признанному самим человеком. 'Этот признанный закон и есть признанная им нравственная обязанность'.[13] И здесь Хомяков делает различие между обычаем и законом, считая, что 'закон является чем-то внешним, случайно примешивающимся к жизни', а обычай является 'силой внутреннего, проникающего во всю жизнь народа, в совесть и мысль всех его членов'.[14]

Для всей судебной системы России, считал Хомяков, источником и целью должен быть поиск правды. 'Первым правилом всякого гражданского общества должно быть признание человеческой правды, как той цели, к которой оно обязано стремиться. Это признание по необходимости, сопровождается верою в святость, обязательность и силу правды для всех членов общества. Тут и должно искать точки отправления для гражданского судопроизводства'.[15]

П.Я. Чаадаев спрашивал: ':Каким же образом, скажите, могли зародиться хотя бы самые элементарные понятия справедливости права, какой-либо законности под управлением власти, которая со дня в день могла превратить в рабов целое население свободных земель?'. Это была та самая почва, которая питала извращаемое общественное  сознание и которую необходимо было изменить[16].

Задача 'исправить идеи', на которых выросла Россия, придать им новое направление раскрывалась как воспитание этического и правового сознания, основывающегося на христианских ценностях. Стремление 'воспитать идеи' на нравственной основе приводит П.Я. Чаадаева к мысли, что закон является этическим стержнем правил поведения. 'В силу чего наши действия становятся нравственными? Не делает ли их таковыми то повелительное чувство, которое заставляет нас покоряться закону, уважать истину.

Но ведь закон потому и закон, что не от нас исходит; истина потому и истина, что она не выдумана нами. Мы иногда устанавливаем правило поведения, отступающее от должного, но это лишь потому, что мы не в силах устранить влияние наших наклонностей на наше суждение; в этих случаях нам предписывает закон наши наклонности, а мы ему следуем, принимая ее за общий мировой закон'.

Воспитанию и 'исправлению' идей неизбежно служат, по П.Я. Чаадаева, законы о наказаниях, которые имеют в виду не только охрану общества, целью их служит еще наибольшее усовершенствование человеческого существа:

Чаадаев дает определение закона с теологической точки зрения: 'Всякий закон, если он справедлив или истинен - и только в таком случае он заслуживает название закона - предвечно существовал в божественном разуме'.[17]

Общественная мысль России подарила миру много загадок, одна из которых - склонность именно юристов к прояснению тайн русской души, к философичности в русском понимании этого слова, к универсализму. Очень многие русские мыслители по своему университетскому образованию были юристами (Н.А.Бердяев, П.И.Новгородцев, Б.П.Вышеславцев, И.А.Ильин и др.), но их роднит еще и другое - единство правовых и нравственно-религиозных исканий:

В России, в отличие от Западной Европы, никогда не было протестантской этики, которая считала труд и частную собственность благом  и на первое место ставила отстаивание личностью своих прав и свобод. С.Н. Булгаков писал: ':православие не стоит на страже частной собственности как таковой, даже в той степени, в какой это делает католическая церковь, видящая в ней установление естественного права: православие не может защищать капиталистическую систему хозяйства как таковую, ибо она основана на эксплуатации наемного труда, хотя и до времени могло мириться с ним в  виду его заслуг в поднятии производительности труда и его общей производительной энергии: православие превозносит свободный аскетический труд: стремление к нестяжанию и бедности: оно объявляет труд правом и обязанностью, проповедует послушание и смирение в противоположность отстаиванию личностью прав и свобод'[18].

Даже такой ценитель и проповедник права, как В.А. Кистяковский, начинает свою известную статью в защиту права в сборнике 'Вехи' фразой: 'Право не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня. Значение его более относительно:'.[19] И далее, как бы обосновывая причину подобного явления, отмечал: 'притупленность правосознания русской интеллигенции, и отсутствие интереса к правовым идеям являются результатом нашего застарелого зла - отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа'.[20]

Лев Николаевич Толстой высказывался всегда предельно кратко, он называл науку о праве 'величайшей чепухой, придуманной и распространяемой : с очень определенной и очень нехорошей целью: оправдать дурные поступки, постоянно совершаемые людьми', само право 'гадким утенком', 'грубым оправданием тех насилий, которые совершаются одними людьми над другими', ненавидел и презирал его.  Как отмечал П.И. Новгородцев, 'его отрицательное отношение к праву есть характерный признак времени: это учение о пагубном влиянии права на развитие нравственности отражает в преувеличенном виде современные сомнения в отношении к правовой идее: Для Толстого перед огромной задачей нравственного совершенствования стушевывается скромная по виду роль правовой организации; право представляется ему скорее помехой, чем залогом нравственного прогресса. Это крайность, которая является, однако, одним из проявлений общего движения в сторону критики существующих правовых основ'.[21]

Ошибкой было бы видеть в славянофильстве причуды группы консервативно мыслящих людей, пытавшихся заменить слово 'галоши' на 'мокроступы' и не засорять 'богатый и могучий' иностранными терминами. 'Раздвоенность русской общественной мысли на западников и антизападников - ее константа. И в последующем вплоть до наших дней на идеологической арене постоянно присутствовали разнообразные варианты, предлагавшие стране особые, 'самобытные' пути развития и при этом (что особенно важно для нас) право всегда оказывалось на задворках, в лучшем случае чем-то второстепенным'[22].

'Было бы ошибочно думать, что игнорирование значения правовых принципов для общественной жизни было особенностью славянофилов. У славянофилов оно выражалось только в более резкой форме, и доводимо до крайности; например, К. Н. Леонтьев чуть не прославлял русского человека за то, что ему чужда "вексельная честность" западноевропейского буржуа. Столетие спустя уже наш современник А.И. Солженицын будет утверждать, что в рыночной экономике правовое начало менее важно и необходимо, чем начало нравственное, и будет призывать совершать сделки в торговом обороте 'по устному слову, а не по письменному договору', 'при всеобщем отвращении к судебной волоките'.[23]  Но мы знаем, что и Герцен видел некоторое наше преимущество в том, что у нас нет прочного правопорядка. И надо признать общим свойством всей нашей интеллигенции непонимание значения правовых норм для общественной жизни...'[24].

Давно было сказано: на Руси всегда правили люди, а не законы. Отсюда - наплевательское отношение к закону как свойство натуры русского обывателя. Расхожими стали горькие слова Салтыкова-Щедрина о том, что суровость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. С этим созвучна и мысль Герцена о том, что жить в России и не нарушать законов нельзя. 'Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; совершенно так же поступает и правительство /:/ Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины законов научила его ненавидеть другую, он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем полное уважение к законности'.[25] 

Корни правового нигилизма были крепки в правосознании русского народа, десятилетия правового отчуждения, отторжения права сделали свое дело - сегодня мы пожинаем плоды этого застарелого порока, не искореняя, а порою даже обогащая его новым содержанием. Верно отметил А. Валицкий, что праву в России не повезло. В России право отвергалось 'по самым разным причинам: во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Маркса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства'.[26]

С ним солидарен Андерс Ослунд[27], утверждающий, что российское право не укоренилось достаточно прочным образом несмотря на то, что было принято множество законов и все правовые учреждения подверглись существенному переустройству, так как всегда существовал конфликт интересов - реально необходимых на тот момент группе с доминирующим экономическим интересом (в момент перестройки - номенклатуре) и провозглашаемым (идея правового государства противоречила самой сути деятельности номенклатуры).

Каждый человек ориентирован на собственные идеалы, которые могут как соответствовать, так и не соответствовать провозглашенным правовым установкам. В данном случае право выступает в виде идеи, совокупности представлений общества, которые, проходя через сознание каждого человека, возвышаются или опускаются до уровня этого сознания.

После 'правового урока', преподанного России самой себе, мало кто осмелится поставить под сомнение высокую ценность такого общественного института, как право. Но это не означает, что преодолены все предубеждения и стереотипы, отягощающие правосознание русского человека, что преодолено представление о праве как средстве наказания, забыто отождествление права и закона, и, наконец-то, право возведено на высшую ступень иерархической лестницы общественных ценностей. К сожалению, нам еще далеко до того момента, когда мы могли бы по примеру А.С. Пушкина воскликнуть: 'Россия вспрянет ото сна', когда восторжествует 'законов мощных сочетанье' с идеалами свободы и ответственности личности.